Надежда Стрелец, контент-директор Elle.ru
Выбрать любимое стихотворение для филолога – проблема серьезная. Спросите кинокритика назвать лучший фильм всех времен и народов — его мозг взорвется! Навскидку назову старшего Ахматову – в большой эпической «Реквием», где в бесстрастных интонациях невероятную глубину. «Сжала руки под темной вуалью» — поиск идентичности, с надрывом, местами наивный и очень женски. В конце концов, Анна Ахматова в молодости была настоящей «фамм фаталь».
***
Сжала руки под темной вуалью…
«Почему ты сегодня бледна?»
— Потому, что я терпкой печали
Напоила его допьяна.
Как забыть? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Прочь, я умру.»
Улыбнулся спокойно и жутко
И он сказал мне: «не стой на ветру».
НАТАЛЬЯ СТАРОСТИНА, ШЕФ-РЕДАКТОР ELLE
Любимые стихи — либо в стихи, либо стихи из памяти. Я Люблю Веру Павлову. Каждое стихотворение — как достичь оргазма, как удар наотмашь, как жизненная позиция. А теперь — на память…
***
Кому-то в беде посылают ангелов
Мне посылают людей
Затем уже на всех не хватает ангелов
Это уже достаточно людей
То ли послал мне ангелов
я принимаю впотьмах за людей
То ли в людях вижу ангелов
и я не вижу людей…
***
И я принимаю судьбу
и в рифму слагаю гимны ей,
когда ты написать мне на лоб
каленым железом: любимая.
***
Жизнь меня рыбу ловить, приманки на
и ловила. Таким образом абсолютно отличной приманкой,
что готова повторить ошибку
до крючка, до точки.
Без конца
***
Один раз один равно один
Из этого следует, что вместе ты все еще одна
Из этого следует, что вместе вы одно с другим
Отсюда вывод: твой второй, он, как и ты, один
Анна Волкова, редактор моды Elle.ru
Если верить в то, что юношеская любовь не пройдет, то в моем случае это любовь к Александру Блоку. Мрачноватое творчество поэта идеально ложилось на впечатления от полового созревания и служила идеальным аккомпанементом на соответствующий тинейджерским поиск себя. Спустя несколько лет, томик Блока уже снята с прикроватного стола на полке, но самая часто открываемая страница по-прежнему помечен закладкой. Там – свободный стих «она пришла с мороза…» — своего рода энциклопедии и воспоминаниях блоковской поэзии с множеством аллюзий и самоцитат.
***
Пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнила зал
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом
И совсем неуважительной к занятиям
Болтовней.
Она немедленно уронила на пол
Толстый художественный журнал,
И теперь стало казаться,
Что в моей большой комнате
Просто очень мало места.
Все это было немного неудобно
И совершенно абсурдным.
Тем не менее, она хотела,
Как я читал ей вслух «Макбета».
Едва дойдя до пузырей земли,
О котором я не могу говорить без эмоций,
Я заметил, что она тоже волнуется
И внимательно смотрит в окно.
Оказалось, что большой пестрый кот
С трудом лепится на краю крыши,
Подстерегая целующихся голубей.
Я рассердился больше всего на то,
Что целовались не мы, а голуби,
И что прошли времена Паоло и Франчески.
Мария Мудренко, обозреватель моды Elle
Мое первое воспоминание и первое впечатление о поэзии связаны с Сергеем Есениным. Из детства помню, гипсовый бюст поэта с веточкой березы, который украшал телевизор в бабушкиной квартире. Затем, чуть позже, между страниц какой-либо книги, я нашла открытку, адресованную уже второй бабушке, подпись начал словами: «Ты еще жива, моя старушка, жив и я, привет тебе, привет!». Все это, вместе с воспоминаниями о летнем отдыхе в деревне, вероятно, определило мое особое отношение к Есенину. И вот – «Письмо матери».
***
Ты еще жива, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем темноте
Часто кажется, одно и то ж:
Если бы кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.
Ничего, дорогой! Успокойтесь.
Это только тягостная бредь.
Не так горький я пропойца,
Чтобы увидеть вас, чтобы умереть.
Я по-прежнему такой же нежный
И мечтал только о том,
Так, а из желания мятежный
Воротиться в низенький наш дом.
Я вернусь, когда раскинет ветви
Весной наш белый сад.
Только ты меня уже на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.
Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось, —
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня. Нет!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Мария Пепелова, младший редактор моды Elle
Благо, я уже взрослая, и тему «мой любимый поэт и мой любимый стихотворение» можно без зазрения совести променять на «поэзия и я». Благодаря Валерию Брюсову за индульгенцию: «ты женщина, и этим ты права».
Между прозой и поэзией, я всегда выбираю прозу, кроме задач на основе анализа стихотворений. Вот место, где толпились, как неизвестных, мифических монстров, любимые ямбы, и хореи, амфибрахии, а также аллитерации и воспоминания, и моя которая пытается для анализа полета нутро ликовало. И чтобы и зачитаться – такого не было, но мне кажется, что еще не доросла.
Я помню на олимпиаде по литературе в средней школе мы обсуждали «Фонтан» Афанасия Фета (чье имя и фамилия звучит как моностих), и я, то девушка без должного внимания к деталям (например, даты жизни поэта или год написания стихотворения), усмотрела в произведении глубокий революционный смысл. После проверки работает учительница подошла и спросила, где я это вычитала, смущенно указала на год основания (1891), мол, Мария, кто вас так жестоко обманул, надо читать проверенные источники, до 1905 года еще терпеть и терпеть. И вообще Фет – пантеист.
«Фонтан»
Ночь и я, мы оба дышим,
Цветом липы воздух пьян,
И, безмолвные, мы слышим,
Что ток его колышим,
Напевает нам фонтан.
— Я, и кровь, и мысли, и тело —
Мы послушные рабы:
До известного предела
Все возносимся мы смело
Под давлением судьбы.
Мысль несется, сердце бьется.,
Мгле мерцаньем не помочь;
К сердцу кровь опять вернется,
В водоем мой луч пятна,
И заря потушит ночь.
Елена Большакова, редактор Elle.ru
Люблю площадную поэзию, такую, чтобы «во весь голос». Поэтому не удивительно, что футуристы — как раз те люди, которые говорят со мной на одном языке. Тем не менее, я не могу не упомянуть и творчество поэтов-метафизиков в качестве Джона Донна, которые по-своему красивы, или сочинения Бродского, особенно на сонеты Марии Стюарт и стихотворение «Представление» (кстати, строка «Лучший вид на этот город — если сесть в бомбардировщик» — ну, чем не отсылка на той же футуристу Маяковскому, который воспевал научно-технический прогресс, самолеты, поезда, автомобили). И, чтобы избежать «конкуренции» между классикой, в своем личном рейтинге, я обращаюсь к современным поэтам.
Захара Зорькина я впервые услышала в санкт-Петербурге, в городе, где нет посредника между вами и искусства. Этот человек так искусно владеет языком, умеет работать с интонациями, ритмом и играть с формой, что мне любительнице «рубленый стиль» советской авангардной литературы, невозможно было не записать его в свои фавориты. И, как и все «areal», Захара лучше просто слушать. И начать, например, со стихами «Любовь=боль», которые читает на 2.30 минуте этого видео. В конце концов, стихи о любви, как лакмусовая бумага, сразу дают понять, существенный опыт автора, или нет.
Сергей Вересков, редактор ELLE
Счастья интересно тем, что занимает всего несколько секунд, как молния. По этой причине, кстати, действительно хорошие стихи о счастье невозможно: когда счастлива, что тебе не до искусства. И когда счастье идет, чтобы восстановить в памяти из-за записи в блокноте уже не имеет смысла, выходит, обман, будь ты хоть в сто раз талантливее Пушкина и Шекспира вместе взятых. Но одно исключение из правила, я знаю: стихотворение «Единственные дни» Бориса Пастернака. Это превосходное чувство абсолютной полноты счастья: вязкого, как патока, и all-inclusive, огромный. И, тем не менее, идеальное стихотворение это прекрасно, это делает страх перед конечностью радость, конечностью повезло, потому что каждый день (даже тот, что длится дольше века), еще когда-нибудь состоится, но объятия – разомкнутся.
Единственные дни
На протяженьи многих зим
Я помню дни солнцеворота,
И каждое было уникальным
И повторялся вновь без счета-фактуры.
И вся их серия
Составилась мало-помалу
Те дни, что единственный, когда
Нам кажется, что время стало.
Я помню их наперечет:
Зима подходит к середине,
Дороги мокнут, с крыш течет
И солнце греется на льдине.
И любящие, как во сне,
Друг к другу тянутся поспешней,
И на деревьях в вышине
Пот от тепла скворешни.
И полусонным стрелкам лень
Ворочаться на циферблате,
И дольше века длится день
И не кончается объятье.
Анна Григорян, координатор моды ELLE
У моего любимого стихотворения нет названия, нет сюжетности, не является пропедевтической задачи. Это зарисовка внутренний опыт одной женщины, которая честным в своей взбалмошности и наивные желания. Именно эта предельная честность Ахматовой так трогательно: каждое слово в этом стихотворении для меня это отдельный и громко. Мне кажется, это удивительно приятно читать вслух – у этой сокровенной истории, рассказанной в трех строфах, безусловно, имеет свою собственную мелодию. «Буду с милыми есть голубой виноград» — я произношу эти слова, и внутри меня прокатывается волна эйфории от того, как это красиво и просто. Ахматова совершенно точно владела какая-то абсолютная истина, и был в состоянии передать на бумаге то, о чем люди до сих пор не могут договориться.
***
Заболеть бы как следует, в жгучем бреду
Повстречаться со всеми опять,
В полном ветра и солнца приморском саду
По широким аллеям гулять.
Даже мертвые сейчас согласны с тем,чтобы прийти,
И изгнанники в доме моем.
Ты ребенка за ручку ко мне приведи,
Так давно я скучаю о нем.
Буду с милыми есть голубой виноград,
Я буду пить ледяное вино
И посмотреть, как течет водопад серый
На кремнистое влажное дно.
Материалы на темы
